 |
 |
 |
|
|
 Tele-Work
|
|
|
Для россиян 2015-й был годом испытаний. Эйфория от присоединения Крыма сошла, а падение курса рубля, продуктовые антисанкции, импортозамещение и ухудшение отношений с Турцией испортили настроение даже оптимистам. По данным ВЦИОМ, в декабре индекс социального настроения оказался на минимальном уровне с начала года. Россияне говорят об ухудшении собственного финансового положения, экономической и политической ситуации в стране, более того, граждане не верят, что в следующем году все нормализуется. «Лента.ру» узнала у социологов, чего россияне ждут от 2016-го и почему несмотря на усугубляющуюся ситуацию люди не паникуют и не протестуют. Леонтий Бызов, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН Россияне встречают Новый год с ощущением тревоги. Последние опросы показывают резкое снижение показателей социального самочувствия. Люди начали осознавать глубину и тяжесть экономического кризиса, понимать, что это надолго. Интерес населения переключается с международных проблем на внутренние. Страх войны, в том числе ядерной, боязнь террористических актов сейчас отошли на второй план. Люди больше опасаются ухудшения материального положения, безработицы, роста цен, тревожатся за будущее детей — того, что не смогут дать им достойное образование, не сумеют при необходимости обеспечить медицинскую помощь. Паники, однако, не наблюдается, потому что уже есть опыт жизни в условиях кризиса. Например, 2008 года, из которого страна благополучно выбралась. Происходит адаптация. Прошлой зимой рубль обвалился, и не было понятно, прекратится падение или нет. Тогдашний покупательский ажиотаж был вызван неопределенностью и носил вполне рациональный характер. За год стало понятно, что рубль продолжит падать, но одномоментного обвала не было. Поэтому сейчас мы не наблюдаем ажиотажных пиков потребления, когда срочно меняют рубли на доллары, скупают гречку и телевизоры. Все ведут себя рационально, понимая, что против такого медленного, но неуклонного ухудшения жизни рецептов нет. Нужно набраться терпения и проявлять выдержку. Население не знает, чего ждать от 2016 года, будущее крайне неопределенно, никто не понимает, что будет дальше. Оптимистичным заявлениям властей, включая президента, верят все меньше. Но люди не хотят утруждать себя поиском альтернативной серьезной информации, поэтому не представляют, куда мы идем и что нам грозит. Ожидания экспертов намного пессимистичнее, чем ожидания рядовых граждан. Если кто-то сохраняет оптимизм, то только те, кто не задумываются о ситуации, их устраивает пропаганда, которую они слышат по федеральным телеканалам. Это результат поверхностного понимания. Свет в конце тоннеля не видит никто. Социальное недовольство понемногу формируется, протесты дальнобойщиков — только первая ласточка. Власти рано успокоились, посчитав, что такого рода протесты маловероятны, что недовольна только либеральная интеллигенция. Недовольства стоит ждать от массы простых людей, чьи экономические интересы неизбежно будут ущемляться. Вопрос лишь в том, насколько организованный характер примет это недовольство. Мы видим, что процесс самоорганизации общества уже идет, пример дальнобойщиков показывает, что люди в критических ситуациях могут объединиться. Особенно опасно, если недовольство консолидирует целые регионы. Могут возникнуть антимосковские или антифедеративные настроения. Речь идет, конечно, не о распаде страны и не о серьезном сепаратизме, но сформируется заинтересованность в дистанцировании от федерального центра. Заявление главы Татарстана в связи с ухудшением отношений с Турцией — тревожный звонок. Региональные власти уже готовы хотя бы частично, бросить вызов федеральному центру, чего несколько лет назад и помыслить было нельзя. Александр Ослон, президент фонда «Общественное мнение» У россиян в конце 2015 года было двойственное настроение. С одной стороны, мы стали себя уважать, а с другой — вокруг нас много опасностей и рисков. С одной стороны, мы идем за президентом и сделались сильней, а с другой — нас пугают растущие цены. У россиян есть много частных, личных опасений, но тотально всех волнует именно рост цен. Что касается протестов, то локальный протест всегда возможен, включая «марши пустых кастрюль» — протесты жен, жалующихся на низкую зарплату мужей. Но тотальных протестов вряд ли стоит ждать. Таких признаков сейчас нет. Владимир Петухов, глава Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН К концу 2015 года, судя по исследованиям, постепенно улетучилась крымская эйфория 2014-го, когда многим казалось, что Россия возвращается в число великих держав. Было ощущение, что это автоматически означает решение многих проблем. В действительности же проблемы, наоборот, обострились. Осенью 2014 года мы проводили опрос, и тогда большинство россиян заявляли, что и кризис, и санкции им нипочем, что ни девальвация рубля, ни снижение стоимости нефти на их повседневной жизни никак не скажется. Сегодня эта бравада уходит, усиливается чувство неопределенности, тревоги. Связано это с экономическими проблемами, в первую очередь с ростом цен. Но, в отличие от прошлых кризисов, теперь сюда добавляется озабоченность состоянием социальной инфраструктуры, медицины, образования. Например, представителей старшего поколения беспокоит стремительное подорожание лекарств — расходы на них для некоторых пенсионеров уже сопоставимы с расходами на питание. Что изменится в жизни россиян с 1 января 2016 года В то же время панических, алармистских настроений в обществе нет. Это не первый кризис, переживаемый страной. Кризисная адаптация сегодня осуществляется за счет накоплений, сделанных в 2000-е. В нулевые значительной части населения удалось обзавестись предметами длительного пользования, в том числе благодаря разветвленной системе кредитования. Так, 61 процент россиян приобрели за последние восемь лет телевизоры, 58 процентов — компьютеры, 53 процента — кухонную технику, 45 процентов — холодильники, 41 процент — автомобили, что позволяет при некоторой реструктуризации семейных бюджетов и акценте на текущее потребление до поры до времени поддерживать привычный образ жизни даже в условия роста цен. Именно с этим связано то, что тяжесть кризиса пока ощущается не так остро как, например, в 1998 году. Проблема, однако, в том, что тогда кризис был острым, но сравнительно скоротечным. Сегодня для всех очевидно, что нынешний кризис — надолго. И что проблемы возникнут не у каких-то отдельных групп и слоев населения, а у большинства населения, включая городской средний класс. Уже сейчас они возникли у работников, занятых в ретейле, туризме, ресторанном бизнесе, у специалистов постоянно реформируемых высшей и средней школы, у медиков, в некоторых регионах — даже у госслужащих и сотрудников правоохранительных органов. Если маховик кризиса продолжит раскручиваться, то вполне вероятно «выпадание» из среднего класса значительного числа россиян, вкусивших плодов «потребительской революции» и вряд ли способных вернутся к практикам кризисной адаптации 1990-х. Эти люди не пойдут в челноки и не станут выращивать картошку на своих дачах — в том числе и потому, что ядро городского среднего класса составляет молодежь. Они будут искать иные формы самореализации, а если необходимо, то и отстаивания своих интересов. Граждан очень беспокоит проблема занятости. Доля россиян полагающих, что ситуация в данной сфере ухудшилась, с 22 процентов в ноябре 2014-го выросла до 51 процента в ноябре 2015-го. Многих тревожит не столько вероятность потери работы (зачастую это чисто гипотетический вариант), сколько перспектива понижения статуса с понижением зарплаты. Эти опасения связаны с реструктуризацией учреждений бюджетной сферы. Люди интуитивно чувствуют: если кризис продлится еще несколько лет, безработица коснется и их. Во всяком случае, почти треть россиян этого не исключает. Для русского человека работа — сакральная вещь. Нередко люди ходят на службу, даже не получая зарплату. Лишиться работы — это выпасть из социума, лишиться социальных связей. Это понижение статуса. В европейских странах такого нет, потому что там есть система социальной помощи. У нас же ты остаешься один на один с проблемой. Ни на политические партии, ни на профсоюзы, ни на судебную систему рассчитывать не приходится. Те же дальнобойщики вежливо отклонили помощь всех партий и обратились непосредственно к президенту. Забастовки как способ отстаивания трудовых прав сегодня практически не востребованы, в том числе потому, что их проведение в полном соответствии с Трудовым кодексом — дело чрезвычайно сложное. Несмотря на кризис во всей России за 2015 год было около 400 забастовок, а полноценных акций, с прекращением работы, не более 150. Но как и у каждой проблемы, у нынешнего кризиса есть положительная сторона. Ускорится процесс самоорганизации общества и рост горизонтальных сетей взаимопомощи. Так уже случалось при пожарах и наводнениях. Это чрезвычайно важно, поскольку в обществе атрофировалось чувство гражданской солидарности. Все выступления последних лет — учителей, врачей, дальнобойщиков носили узко корпоративный характер. Теперь мы можем ожидать усиление общественной солидарности и взаимовыручки. Но для этого чрезвычайно важно вернуть обществу потерянную веру в эффективность демократии и ее институтов. А также в свою способность влиять на происходящее в стране и, что более важно, — на свою собственную жизнь и жизнь своих близких. http://lenta.ru/articles/2016/01/05/sadness/
|
|
|||||||||||
|